Как умирает деспотизм. Опыт СССР и возможные перспективы Китая

Александр Гогун

30 лет назад, 25 декабря 1991 года, окончательный распад СССР, символом которого стала отставка его последнего лидера, затмил для многих главное. Произошел крах не только империи, а строя – “реального социализма“, целью которого начиная с 1917 года было глобальное уничтожение экономической и политической свободы. 1991 год был годом парада не столько суверенитетов, сколько демократии. И 2022 год может стать для мировых центров авторитаризма – властей КНР, а следовательно, и союзных им хозяев Кремля – очень непростым. Дело в том, что “китайское чудо“ – быстрое развитие экономики Китая за счёт эксплуатации дешёвой рабочей силы и разрушения природы – в завершающемся году сошло на нет.

Наступает эпоха застоя?

Автор этих строк неоднократно бывал в Китае (как в нищей провинции, так и в пока что ещё богатеющих крупных городах), постоянно общается с выходцами из этой страны и следит за событиями в ней, сравнивая их с тем, что происходило и происходит в России. Некоторые сопоставления кажутся весьма интересными.

Перестройка в СССР началась, когда в экономике не было спада – просто рост замедлился, и два десятилетия шло отставание от других стран, а также деградация общества, что к оруэлловскому 1984 году стало критически невыносимым. Предпринятые попытки ввести элементы самоуправления и саморегулирования пустили нерентабельное производство вразнос. Благодаря гласности это начало осознавать большинство населения, всё острее желавшее свободы покупать, а некоторые – и свободы производить или продавать. Двумя центрами, где бурлили революционные процессы, стали Ленинград и Москва.

Что же до распада империи, то ключевую роль в этом сыграла ее сердцевина – РСФСР, Верховный совет которой принимал раз за разом постановления о том, что акты Верховного совета СССР не действуют на территории крупнейшей из союзных республик. Сложно иначе оценить позицию Ельцина, мечтавшего стать полновластным президентом России, для чего он избавился от начальника – президента СССР Горбачёва, а заодно и от возглавляемой им страны. Это показывает, что великодержавные настроения, которые десятилетиями подпирали власть коммунистов в Москве, – не панацея.

Несмотря на то, что долгое время главным для советской номенклатуры была не собственность и обогащение, а власть и наслаждение таковой, именно в этом правящем слое СССР возникло реформистское крыло, которое и запустило распад системы. Даже спецпайки и закрытое снабжение не ликвидировали дефицит полностью для касты, составлявшей около 1% населения: конечно, не товарный голод, но точно – товарное недоедание. “Достать” вместо “купить” употребляли в 1970-80-е и ответственные товарищи.

Начатые чуть раньше советской перестройки реформы Дэн Сяопина в КНР дали возможность китайским номенклатурщикам жить лучше вместе со страной. Ведь то, что было введено, типологически напоминало НЭП, в ходе которого Бухарин обронил лозунг: “Обогащайтесь!”. Тем не менее, со временем в условиях закрытого общества, когда центры принятия решения не соответствуют динамично меняющемуся хозяйству, закостенелый государственно-бюрократический монолит начинает тормозить страну. Тогда даже номенклатура постепенно осознаёт, что её дальнейшее обогащение в ближайшей перспективе становится проблематичным.

Закостенелый государственно-бюрократический монолит начинает тормозить страну

Нынешний путинский авторитаризм – куда менее топорная и примитивная система, чем нынешний полурыночный тоталитаризм в КНР. Последний включает монопартийность, контроль над интернетом, отсутствие каких-либо выборов. Нынешнюю КНР скорее имеет смысл сопоставлять с поздним СССР. Хотя экономика и не государственная, зато в других сферах соблюдение прав и свобод граждан порой напоминает советские реалии 1952 года. Тем не менее, одно отличие исключительно важно – Кремль до самой перестройки вполне обоснованно опасался революционизирующего влияния приезжих из-за рубежа, да и своих подданных выпускал по этой же причине мало и крайне неохотно. Напротив, границы КНР уже три десятилетия почти полностью открыты как для граждан самого Китая, так и для иностранцев. В доковидное время свыше ста миллионов китайцев ежегодно выезжало за рубеж, а десятки миллионов гостей посещали Китай. Можно довольно свободно составить собственное мнение о местных порядках.

Для меня лично символом сверхэксплуатации и угнетённости китайских подданных стала реклама общеукрепляющих капель и крема от ожогов, которую довелось видеть в Харбине. В небольшом и довольно грязном торговом центре, продающем снадобья, нас посадили в демонстрационном зале на стулья. На сцену вышел мужчина лет сорока, который взял в руки два провода, подключённых к агрегату. Затем конферансье приложил к его лбу индикаторную отвёртку и дал ток – мужчина вздрогнул и сморщился, лампочка загорелась. После этого конферансье дал ему выпить капель и, подведя его к нам, нехитрым прибором измерил пульс у подопытного. Пульс был в порядке.

Пока проходила первая часть представления, в углу на жаровне калилась довольно толстая цепь, постепенно ставшая красно-мерцающей. Два ассистента растянули её плоскогубцами, конферансье поднёс к ней клочок бумаги, который запылал. На сцену вышел подросток и, дважды с размаху проведя по горячему металлу рукой, зашипел и скорчился от боли. Запахло горелой кожей. Конферансье намазал раненую руку кремом, и спустя пару минут показал обомлевшей публике. Там, где мы ожидали увидеть волдыри или вообще зияющий ожог, кожа на ладони еле заметно потрескалась. Даже в путинской России организаторы такой рекламы наверняка отправились бы за решетку за истязания.

“Понимающие Си“

Несмотря на то, что две большие страны отличаются друг от друга довольно сильно, за рубежом встречается определённое доверие к обоим режимам. Помимо европейских, особенно немецких, Putinversteher (“понимающих Путина”), можно говорить и о Xiversteher (“понимающих [лидера КНР] Си [Цзиньпина]”).

Помню, как в 2006 году нас, группу стипендиатов фонда Конрада Аденауэра, привели в штаб планирования МИД ФРГ, где молодой референт выступил с коротким докладом и показал графики – прогнозы экономического развития Германии, Китая и России на ближайшие 15 лет – до 2020 года. По этим выкладкам, на основании которых разрабатывалась стратегия международных отношений, получалось, что ВВП РФ станет к этому времени в полтора раза больше германского, а Китай достигнет заоблачных высот, откуда будет править миром – если не мечом, так юанем. Методика расчетов была до изумления проста – и не сказать чтобы адекватна: экономисты взяли показатели роста первой пятилетки XXI века и экстраполировали их на ближайшие 15 лет – без учета того, что государственный менеджмент авторитарных режимов в средне- и долгосрочной перспективе малоэффективен.

Выражаясь марксистским языком, надстройка заставляет базис буксовать. Результат – рост общественного недовольства. Число коллективных протестов в Китае в начале XXI века стабильно росло, в 2006 году достигнув 87 тысяч выступлений, а потом статистику о них, как обычно, засекретили. В последние месяцы в КНР из-за не полученных в срок квартир идут на улицы обманутые дольщики строительных компаний – тех из них, которые находятся на грани разорения.

Даже замороженное ныне недовольство в Гонконге представляет собой крайне неприятное явление для властей КНР: демонстрации были подавлены, потом окончательно сошли на нет из-за эпидемии коронавируса, что не означает, что они не могут вспыхнуть вновь в подходящий момент. Двуязычный город, бывшая британская колония, вот уже век является воротами для зарубежных инвестиций на материк. Через банки, посреднические бюро и местные представительства крупных компаний в КНР льётся немалая доля иностранных вложений. А сейчас всякий ли предприниматель поедет на переговоры в место, наводнённое полицией и сотрудниками спецслужб, где в любой момент может возобновиться восстание? Ведь и “революция зонтиков” в 2014 году прекратилась, чтобы через четыре с половиной года протесты возобновились с невиданной силой.

лой.

В этом году авторитетная американская экспертная организация Heritage Foundation исключила Гонконг из рейтинга экономической свободы, где он ранее был на самом верху, с пояснением: “События последних лет недвусмысленно продемонстрировали, что политика [Гонконга и Макао] в конечном итоге контролируется из Пекина”. Эмиграция также ослабляет этот “особый район” КНР – ряд стран, особенно Британия и Тайвань, к открытому раздражению Пекина начали массированно привлекать из Гонконга квалифицированную рабочую силу и отчасти даже средства. Люди продают квартиры, а вырученные деньги вкладывают уже на новой родине. Уезжают и зажиточные предприниматели с капиталом. Британия предоставила выходцам из Гонконга возможность быстро получить вид на жительство, а затем и гражданство. Объяснение вполне справедливое – людям могут угрожать репрессии. Тем не менее, большинство участников протеста никуда не уехали. Не поджидают ли они февраля, чтобы во время Олимпиады выступить словом и делом?

Британия предоставила выходцам из Гонконга возможность быстро получить вид на жительство, а затем и гражданство

Когда речь заходит о перспективах коренных изменений в Китае, можно услышать аргумент о том, что карп любит, когда его едят в сметане: мол, китайский менталитет – не для либерализма. Такого же рода “экспертиза” звучит и по отношению к России и большинству других постсоветских стран: якобы демократия на евразийских просторах невозможна, потому что вместо неё получается коррупция и быстро возвращается деспотизм. В российском случае опровергнуть это относительно свежими историческими примерами сложно: в 1921–1991 годах (если брать за точку отсчета окончание Гражданской войны) не существовало другой, не советской России.

Но в случае с Китаем и китайцами такое сопоставление возможно: есть процветающие Сингапур, большинство населения которого составляют этнические китайцы, и Тайвань. Причём в последнем случае процветание наблюдается не благодаря, а вопреки внешним факторам. Во-первых, уже сорок лет этот остров находится в дипломатической изоляции – основные мировые страны признают не его, а КНР, согласившись с пропекинской версией “политики одного Китая”. Во-вторых, ощутимо тормозит развитие тайваньского Давида и прямая военная угроза материкового Голиафа, особенно вызванные ею огромные оборонные расходы. Тем не менее, страна спокойно вошла в клуб передовых: при учёте силы национальных валют, по доходу на душу населения Тайвань пять лет назад обогнал Германию, а в индексе демократических свобод, составляемой британским Economist Intelligence Unit, уже не первый год стоит выше Франции и США.

Характерно, что, просчитав замедление темпов роста экономики КНР, а то и предполагая её структурный кризис, правительство Тайваня предусмотрительно разработало и в 2016 году начало проводить “Новую политику продвижения на Юг“. Это плавная, но последовательная переориентация инвестиций и торговых операций с континентального Китая на другие 18 стран – от Пакистана до Новой Зеландии. Чтобы не складывать все яйца в одну корзину, которая к тому же начинает раскачиваться. Диаметрально противоположно в этом плане поведение Евросоюза, особенно Германии, в последнее десятилетие всё более связывающей себя с КНР. В прошлом году Китай стал вообще важнейшим торговым партнером ЕС.

Конец чуда?

Мало кто отметил, что в 2020 году рост экономики Тайваня превысил аналогичный показатель в КНР. Существует ряд оценок завершающегося 2021 года, и согласно некоторым из них, рост составит 6,1% на Тайване и 5,5% – на континенте. А экономика Сингапура выросла вообще на 7%. КНР перестаёт быть догоняющей экономикой и становится отстающей. В следующем году ожидаемый рост китайской экономики – 5,4%. Причём в последнее десятилетие почти каждый год наблюдается одно и то же: компартия задаёт план на следующий год, который несколько меньше прошлогоднего показателя, а в конце года заявляет, что рост оказался чуть ниже запланированного.

Но реальная картина может выглядеть ещё хуже. Ведь экономисты в своих прогнозах вынуждены оперировать данными, которые предоставляют китайские власти, – в частности, о численности населения страны, смертности и других демографических показателях. А именно эти сведения называют сомнительными, особенно в последние полтора года, очень разные эксперты – от врачей до аналитиков разведки. Так, официальная статистика по COVID-19 в КНР вызывает печальную улыбку: с начала эпидемии от этой болезни умерло 4636 человек. Единственная страна мира с близким по численности населением – Индия, куда пандемия пришла позже. Даже с учетом того, что условия жизни там отличаются от китайских, нельзя не отметить, что показатель смертности от ковида там на целых два порядка выше – в Индии ушло из жизни в 103 раза больше заразившихся, чем в Китае: 477 554 человека. При этом за декабрь 2019-го – февраль 2020 года число пользователей мобильных телефонов в КНР снизилось на 21 миллион человек (правда, частично это объясняется не смертностью, а карантином и закрытием границ).

Независимый демограф Алексей Ракша в комментарии для Радио Свобода отмечает, что публикуемые властями КНР графики смертности выглядят слишком гладко: “Любая излишняя плавность наводит на подозрения. И когда смертность увеличивается примерно на 1% в течение многих лет, в том числе по отдельным провинциям, показатели стабильны – это неправдоподобно, статистика липовая. Более того, даже элементарный пересчёт путём взвешивания общих коэффициентов смертности по провинциям на их численность населения не позволяет выйти на общий официальный результат по Китаю. Видимо, смертность в Китае просто рисуется на бумаге.

Мы не знаем, сколько в Китае умирает людей. Например, в первую вспышку пандемии из Уханя приходили картинки из крематория, полки которого были заставлены прахом умерших, и, по слухам, там умерли не три тысячи человек, а около двадцати пяти тысяч – судя по числу кремаций. И это похоже на первую волну в Нью-Йорке, который по населению и возрастной структуре близок к Уханю…

В 2020 году в КНР произошло снижение рождаемости, которая дошла до здешнего антирекорда – 1,3 ребёнка на женщину. А в 2021-м ожидается 1,2 или меньше – это ниже, чем в России, Японии и любой стране Европы. Перед Китаем встала угроза сокращения населения, нехватки рабочих рук и снижения роста ВВП”.

Вряд ли случайно именно в 2021 году власти КНР разрешили иметь до трех детей в одной семье и, более того, ввели меры по стимулированию рождаемости. Запретами (многолетняя политика “одна семья – один ребенок”) доведя страну до демографического кризиса, Пекин с огромным опозданием принялся его преодолевать. Однако, как показывает опыт других государств, поднять уровень рождаемости, тем более в условиях постепенной урбанизации и роста уровня образованности женщин, крайне сложно даже с помощью целевых щедрых социальных выплат, на которые у всё еще небогатой КНР просто нет средств. А обеспечить быстрый экономический рост в условиях снижения численности населения – задача почти невыполнимая даже в демократических странах, которые в таких случаях вынуждены поощрять иммиграцию. Можно вспомнить, что в РСФСР движение народонаселения было как одной из причин, так и одним из показателей кризисных явлений. Два десятилетия застоя рождаемость находилась ниже уровня 2,15 ребёнка на женщину, что необходимо для простого воспроизводства населения. А в 1987–1991 годах последовал дальнейший спад.

Кроме того, последние пять лет часть западных аналитиков твердят, что никакого китайского чуда уже просто нет – реальный рост экономики ощутимо ниже объявляемого. Во-первых, как в своё время в СССР процветали приписки, так и власти КНР разного уровня фальсифицируют статистику, раздувая успехи. Во-вторых, и это главное, – рост сильно напоминает мыльный пузырь, так как сообразно волюнтаристским решениям партии и просто ошибкам значительные средства вкладываются нерационально. Яркий пример – не только отдельные пустующие кварталы, а целые города-призраки – безлюдные новостройки и шоссе, ведущие в никуда. То есть проценты, о которых вещает компартия Китая, нельзя мерить тем же аршином, что и экономический рост США или Индии (которая, к слову, уже несколько лет как по темпам обогнала Китай). Тем более что в условиях экологического кризиса международные организации сейчас небезуспешно давят на власти КНР, чтобы там закрывали ряд прибыльных, но грязных производств.

Шаткая стабильность

Кроме того, ряд экспертов предполагают, что в следующем году в Китае случится вообще обвал, который власти пока что искусственно оттягивают в преддверии февральской Олимпиады. Одна из причин – темпы роста экономики уже около десяти лет поддерживаются за счёт увеличения корпоративных долгов, достигших в этом году рекордных показателей. Поскольку бизнес в КНР куда теснее связан с государством, чем в демократических странах, то значительную часть непогашенных кредитов китайских корпораций принято называть скрытым госдолгом, который обузой висит на властях – причём как центральных, так и региональных.

Насколько шаткой является вся неповоротливая система командно-директивного управления рынком, косвенно показывают даже заявления самих властей и тональность главного партийного издания “Жэнминь жибао”. Например, две недели назад в ходе онлайн-переговоров с президентом Всемирного банка Дэвидом Малпассом премьер госсовета КНР Ли Кэцян дал понять, что планы по уходящему году, скорее всего, в очередной раз не будут выполнены: “Китай может достичь основных (курсив здесь и далее наш. – РС) годовых целей в области экономического развития”.

Выдержит ли устаревшая, сама по себе крайне дорогостоящая и коррумпированная государственная система вторую масштабную встряску за три года?

Тем не менее, убеждая американского собеседника продолжать сотрудничество, Ли Кэцян усердно уверял его в непоколебимости своей державы: “Китай в своей экономической работе в следующем году будет в первую очередь придерживаться принципа достижения прогресса, при этом уделяя особое внимание сохранению стабильности. В условиях понижательного давления на экономику Китай намерен отдавать приоритет устойчивому росту и осуществлять комплексное планирование устойчивого роста, структурного регулирования и стимулирования реформ… Китай будет одновременно укреплять свою уверенность и противостоять трудностям. Говоря об экономической политике страны, он подчеркнул, что принимаемые меры будут направлены на поддержание макроэкономической стабильности, а активная фискальная политика будет более эффективной, с еще большим упором на точность и устойчивость“. Эти синонимы незыблемости стали просто заклинанием пекинского официоза, настоящей мантрой последнего квартала.

Станет ли ожидаемое банкротство строительного гиганта Evergrande детонатором бури в КНР, подобной ипотечному кризису 2007 года в США? Если да, то выдержит ли устаревшая, сама по себе крайне дорогостоящая и коррумпированная государственная система вторую масштабную встряску за три года?

А ведь от КНР во многом зависят, как костяшки домино, все граничащие с ней авторитарные режимы – в Казахстане, Таджикистане, Бирме, Лаосе, Вьетнаме, Северной Корее и, наконец, России. Завершим статью цитатой из книги знатока советского режима Михаила Восленского, который в своё время предсказал крушение реального социализма в Москве, объяснив это просто: “Ибо мир наш – неуверенно, иногда скачками, порою на время отступая назад, – движется не от свободы к рабству, а от рабства к свободе”.

Источник: Радио Свобода